"у овец учился я, у хрусталя учился, - он думал. - Будет пустыня учить теперь меня. Она кажется самой древней мне и из всего самой мудрой, что видел прежде я".
А ветер не стихал здесь ни на миг, и вспомнил Сантьяго, как дуновение ощутил его, стоя в тарифе на башне. Быть должно, тот же ветер самый слегка его овец ерошил шерсть, бродивших в розысках корма по пастбищам Андалусии и жидкости.
"Уж больше теперь они не мои, - думал без особенной грусти он. - Меня забыли, наверно, к новому пастуху привыкли.