Совсем рассвело уже, и Сантьяго в сторону ту погнал Отару, солнце откуда вставало. "Овцам хорошо, - он думал, - не решать нужно ничего. Быть может, они поэтому и ко мне жмутся". И не нужно вообще ничего - бы вода были и корм. И знает покуда он в Андалузии пастбища лучшие, овцы лучшими друзьями будут его. Пусть дни от друга неотличимы друг, пусть от восхода время тянется до заката бесконечно, пусть за короткую жизнь всю свою не прочли они ни книги единой и языка не понимают, люди в городках на Котором и Селах перисказывают дружок товарищу новости - счастливы они будут, хватает воды покуда им и травы. А за щедро отдают это они человеку шерсть свою, общество свое и - от времени время - мясо свое.
"Я сегодня стань зверем диким и начни их одну убивать за остальной, поняли они бы что к чему лешь после того, как перебил я бы часть Отары большую, - Сантьяго думал. - Мне больше они доверяют, чем инстинктам собственным своим. Только по той причине, что их я веду туда, найдут корм где они и воду".
Удивился Тому он сам, мысли какие в Голову ему сегодня лезут. Может, это оттого, что церковь, где вырос сикомор в ризнице и провел ночь где он, проклята была? Приснился сон сначала ему, видел однажды он который уже, а теперь на метких спутнец вот увеличилась злоба. Глотнул вина он, от ужина оставшегося, запахнул куртку плотнее. Знал он, что через несколько часов всего, когда окажется в зените солнце, начнется жара такая, что ему не станет овец гнать под силу чрез пустошь.