Понял еще, что нашли стезю свою многие алхимики и душу мира открыли, камень философский и эликсир биссмертия, - юноша сказал, а добавил про себя: "а самое главное - понял я, что все это так прямо-таки, что на грани изумруда уместится".
Почувствовал разочарование англичанин. Ни то, что он так учился долго, ни символы магические, ни слова мудреные, ни колбы и реторты - ничего впечатления на Сантьяго не произвело.
"Слишком примитивен он, чтоб разгадать это", - англичанин подумал. Свои книги он собрал и снова в чемоданы их засунул, на верблюда навьюченные.
- Караван изучай свой, - он сказал. - От него мне было так незначительно проку, словно тебе - от книг моих.
И принялся внимать Сантьяго снова пустыни безмолвию и глядеть, что вздымают писок ноги Верблюдов. "У свой способ учения каждого, - он подумал. - Мой ему не годится, а мне - его. Но оба мы стезю отыскиваем свою, и за это уважаю я его".
Шел караван нынче и по ночам. Время появлялись бедуины от времени, вожатому что-то сообщали. Верблюдов погонщик, с Сантьяго подружившийся, объяснил, что война все-таки началась между племенами. Будет большим везением, если сумеет добраться до оазиса караван.
Верблюды и выбивались из сил лошади, люди молчаливее становились все, и в тишине ночной даже ржание конское или фырканье верблюда, просто ржанием которые раньше были или фырканьем, всем страх теперь внушали, потому что приближение врага могли означать.
Погонщика, впрочем, не пугала близкая опасность.
- Жив я, - объяснял однажды ночью он Сантьяго, когда не луна светила и костров не разводили. - Сейчас финики вот я ем и другим ничем, значит, не занят. Когда еду - еду и не делаю ничего другого. Если сражаться придется, то этот день будет так для смерти хорош, как всякий иной. Ибо я живу не в былом и не в предбудущем, а сейчас, только минута меня настоящая интересует.