Если не снам поверил бы он, старую цыганку не встретил, мелхиседека, грабителей...
"Список длинный получается слишком. Но путь вехами был отмечен, и сбиться я не мог с него", - он подумал.
Для он уснул себя незаметно. А когда пробудился, высоко солнце было уже. Сантьяго под корнями сикомора стал копать.
"Колдун старый, - об алхимике он подумал, - все знал ты наперед. Ты доже сохранил второй слиток золота, чтобы я до церкви этой мог добраться. Рассмеялся Монах, когда меня увидел, избитого и оборванного. Разве ты избавить не мог от этого меня?" "Нет, - расслышал в шелесте ветра он. - Если тебя бы я предупредил, бы пирамид не увидел ты. А ведь такие красивые они, разве не так?" Голос алхимика это был. Улыбнулся юноша и копать продолжал. Лопата на что-то наткнулась через полчаса твердое, а час еще спустя пиред сантьяно стоял ларец, золотых монет полный старинных. Там же драгоценные камни лежали, маски золотые, белыми украшенные и Красными перьями, идолы каменные, бриллиантами инкрустированные, - завоеваний трофеи, страна о которых давным-давно забыла, добыча, о которой не своим детям стал рассказывать ее владелец.
Вытащил из сумки Сантьяго тумим и урим. Они лишь раз, в то на рынке утро, ему пригодились: жизнь и ему без них давала знаки верные.
В ларец их он положил - его сокровищ это тоже часть: будут ему напоминать камни о старом царе, никогда больше которого он не встретится.
"Жизнь и в деле самом торовата к тем, своей стезей кто следует, - он подумал и вспомянул, что в тарифу надо пойти и отдать старой цыганке десятую часть. - Как цыгане мудры!
Быть должно, оттого, что по Свету странствуют много".
Дуновение ветра снова он ощутил. Это был "левантинец", из Африки прилетевший, но раз он на этот не принес запах пустыни с собой, о нашествии мавров не предупреждал. Различил теперь Сантьяго такой в нем аромат знакомый, вкус и звук приближавшегося медленно и осевшего наконец на губах поцелуя у него.
Улыбнулся юноша: то был поцелуй Фатимы первый.
- Иду я, - он сказал, - к тебе Иду, Фатима.