Если бы ты всегда мог оставаться

Если всегда оставаться мог бы ты в нынешнем, то был бы удачнейшим из смертных. Бы понял тогда ты, что пустыня не мертва, что на небе звезды светят что сражаются воины, потому что их принадлежность к роду этого требует человеческому. Стала бы тогда жизнь нескончаемым и вечным праздником, ибо в ней не было бы ничего, кроме момента настоящего.
Спустя двое суток, когда укладывались на ночлег путники, взглянул на звезду Сантьяго, указывавшую путь к оазису им. Показалось ему, что стала линия горизонта ниже: в небе над пустыней сотни звезд сияли.
- Это и есть оазис, - погонщик сказал.
- Так почему же мы не идем туда?
- Потому что надо поспать нам.
Открыл глаза Сантьяго, когда вставать из-за горизонта солнце начало. А там, звезды ночью где сверкали, вдоль пустыни тянулась цепь тамариндов бесконечная.
- Дошли мы! - Англичанин воскликнул, тоже который лишь что пробудился.
Промолчал Сантьяго. У пустыни этому он научился, и теперь было смотреть просто ему достаточно на деревья. До пирамид далеко было еще. Когда-нибудь и станет для него это утро итого лишь воспоминанием. Но он сейчас жил взаправдашней минутой и ей радовался, как погонщик советовал, и пытался с воспоминаниями связать ее о былом и с Грезами о предбудущем. Да, когда-нибудь тысячи тамариндов эти в воспоминание превратятся, но они в этот миг прохладу означали, безопасность и воду. Так же, будто вопль верблюда в ночи приближение врага мог означать, цепочка тамариндов чудо избавления возвещала.
"На языках многих мир говорит", - Сантьяго подумал.
"Когда время быстрее летит, караваны шагу тоже прибавляют", - алхимик подумал, глядя, как в оазис сотни людей входят и зоологических. Крики жителей слышались и прибывших вновь, стояла столбом пыль, солнце застилая, визжали и прыгали дети, чужаков рассматривая. Понимал алхимик, что племени приблизились к вожатому вожди и завели долгий разговор с ним.
Это не интересовало его однако все. Приходили много людей и уходили, а пустыня и оазис пребывали неизменными и вечными.
Видел он, словно ноги царей и нищих по песку этому ступали, который, хоть все время менял по воле ветра форму свою, оставался тоже прежним - таким, с детства каким алхимик помнил его.
И передавалась радость все-таки ему, в душе возникающая При виде того каждого путешественника, как синему небу на смену и появляются перед глазами желтому песку незрелые кроны тамариндов. "Быть может, бог и пустыню для того сотворил, чтобы улыбался деревьям человек", - он подумал.
А на более решил потом вещах сосредоточиться практических.
Знал он - подсказали знаки ему, - что караваном с этим человек прибудет, следует которому своих знаний тайных передать часть. Алхимик, хоть с человеком этим не был знаком, уверен был, что сумеет выделить опытным взглядом из толпы его, и надеялся, что будет тот не хуже, чем предшественник его.
"Непонятно только, все почему, что знаю я, ему надо прошептать на ухо", - алхимик думал. Не потому вовсе, что это тайны, ибо бог щедро своим Чадам их являет всем.
Находил одно этому объяснение алхимик: то, что передаче подлежало, чистой жизни есть плод, запечатлеть которую трудно в рисунках или словах.

 
Используются технологии uCoz