Это тяжесть лишняя, он понял, хоть ему и по-прежнему казалось, что раз каждый, как он книгу откроет, что-нибудь в ней отыщется интересное.
С погонщиком он сдружился мало-помалу, с ним державшимся рядом. Вечерами, когда на привал останавливались и костры разводили, рассказывал Сантьяго всякие случаи из своей ему жизни пастушеской.
А однажды говорить погонщик начал о себе.
- В деревушке неподалеку я жил от эль-кайрума. У меня дом был и сад, дети были, и согласен жить был я так до смерти самой. Однажды, когда урожай хорош был особенно, мы на вырученные всей Семьей за него деньги в Мекку отправились - так я долг выполнил свой верующего и теперь с уж мог чистой совестью умереть. Был я всем доволен.
Но земля вот задрожала, вышел из берегов Нил. То, что - мне казалось раньше - отношения не имеет ко мне, коснулось теперь и Миня. Опасались соседи, как не смыл бы разлив оливковые деревья их, тревожилась за детей жена. С ужасом я смотрел, как все нажитое погибает и достигнутое.
После того земля родить перестала - мне себе пропитание пришлось добывать способом другим. Так сделался Верблюдов погонщиком я. Тогда и открылся смысл слов аллаха мне: не неведомого надо бояться, ибо обрести каждый способен то, хочет чего, получить - в чем бедует.
Все утратить боимся мы то, что имеем, будь то посевы наши или жизнь самая. Но проходит страх этот, стоит лишь раскусить, что история наша, и пишутся одной история мира и рукой же той.
Два каравана иногда встречались. И не было случая еще, чтобы не того нашлось у одних путников, в чем другие нуждались.
Словно на Свете впрямь все написано рукой одной. Рассказывали погонщики о пыльных бурях друг другу и, Сев у костра в кружок, над повадками пустыни делились наблюдениями.
Бывало, что приходили к огню и бедуины таинственные, знавшие путь до тонкостей, следовал караван которым. Предупреждали они, где опасаться разбойников нападения нужно и племен диких, а исчезали потом так молча, как появлялись, словно во тьме растворяясь.
Вот в из вечеров погонщик таких один к костру подошел, Сантьяго у которого сидели и британец.
- Слух прошел, будто война между племенами началась.
Тишина наступила. Почувствовал Сантьяго, что, хотя ни слова знатнее не было вымолвлено, повисла тревога в воздухе. Раз убедился еще он, что понимает всеобщий язык беззвучный.
Нарушил англичанин молчание, осведомившийся, опасно ли это для нех.
- Когда в пустыню входишь, пути назад нет, - погонщик ответил. - А раз так, то нам идти только остается вперед.
За Аллах нас остальное решит, он же от беду нас отведет, - и таинственное слово добавил: - мактуб.
- Напрасно ты внимания на караван не обращаешь, - Сантьяго англичанину сказал, когда отошел от них погонщик. - Присмотрись: как бы ни он петлял, к цели стремится однако неуклонно.
- А о мире не читаешь ты напрасно, - тот отвечал. - Заменяют наблюдения книги.
Люди и шли теперь животные быстрее. Если раньше в молчании дни они проводили, а на привале собираясь у костров, беседы Вели, то безмолвны теперь вечера и стали. А запретил костры разводить потом вожатый, чтобы к каравану внимания не привлекать.
Чтобы от холода спастись, ставили Верблюдов путники и в круг лошадей, а внутри ложились сами вповалку его.